Однажды осенним днём 1986 года пришла я домой с работы и по привычке, проходя мимо почтового ящика, вынула оттуда почту. О счастье! Новый номер «Роман-газеты» с изображением на обложке картины то ли Тициана, то ли Джакомо Пальма «Святой Себастьян». Что на этот раз? Я прямо на лестнице открыла первую страницу. «Стоял тихий сентябрь», - прочитала я. «Совсем как теперь – тихий сентябрь», - подумалось вскользь , а дальше внимание моё захватил «человек в ржавого цвета ковбойке с подвёрнутыми рукавами и в светло-серых брюках», появившийся на той же странице следом за описанием институтского парка…

Машинально открыв дверь, я прямо в пальто прошла в гостиную и, опустившись в кресло, до наступивших сумерек не могла оторваться от книги. Только необходимость зажечь свет заставила меня подняться, снять пальто и, наконец, поужинать и заняться уроками.

Я прочитала роман Дудинцева «Белые одежды» за 2 дня, читала каждую свободную минуту! И сейчас эта книга всегда стоит на самом видном месте на моей книжной полке. Это не просто повествование о трудных годах лысенковщины в русской науке, об учёных-генетиках, селекционерах, выводивших новые сорта картофеля. Не просто роман о противостоянии лысенковцев и «вейманистов-морганистов». Это произведение о противостоянии добра и зла, роман, дающий человеку инструмент различения доброты и коварства в человеке, правды и лжи, доброты и лицемерия. Настоящий учебник жизни. Он вооружает читателя инструментом распознавания сложных философских категорий, рассказывает о доброте и милосердии, проявленных в диких и невероятно абсурдных условиях культа личности Сталина, во времена господства в науке академика Лысенко и его приспешников (затрудняюсь назвать их учёными).

Кому знаком роман, тот помнит, как Фёдор Иванович Дежкин приезжает в институт, в котором когда-то учился. Он, умный тонкий человек, свято верит в постулаты лжеучёного Рядно, и его цель – разоблачить приверженцев «буржуазной» науки, то есть сторонников научной генетической теории Вейсмана и Моргана (Странное, можно сказать, смешное время! Как можно приплести идеологию к объективным научным фактам, доказанным опытным путём? А вот так: оказывается, можно! Театр абсурда! ).

Фёдор Иванович – человек не робкого десятка! Он прошёл войну, видел смерть и кровь. Но не рана, полученная на войне, беспокоит его. Мучает Дежкина предательство, совершённое им в далёком пионерском детстве, когда по его вине осудили геолога, отправили в лагеря. Где он теперь, жив ли? Этими вопросами задаётся Фёдор Иванович и не находит ответа. Совершённый в детстве проступок делает его осторожным. «Знаете, есть такие монахи в Тибете, которые идут по земле и веничком перед собой метут, чтобы не раздавить на своём пути муравья», - делится он с Еленой Блажко. Вот поэтому, переступив порог родного института, он не торопится выявлять «кубло» приверженцев «буржуазной» науки: старается, чтобы по его вине не пострадал ни один человек. В детстве, он стал пособником зла, «маскирующегося под большое добро», и не хочет допускать новых ошибок. Да, зло, по мнению Дежкина, маскируется под большое добро.

А что же тогда добро? Фёдор Иванович утверждает, что добро творить трудно, что доброта просыпается в человеке через страдание: «Добрый порыв чувствуешь, главным образом, когда видишь чужое страдание. Или предчувствуешь. И рвёшься помочь. А почему рвёшься помочь? Потому что чужое страдание невыносимо. Невозможно смотреть. Когда мне в медсанбате сестра руку перевязывала, знаете, какое у неё было лицо?.. А чувство радости от сделанного добра уже потом возникает, когда всё сделано. Когда спас и сам не утонул!»

Действительно, что заставляет нас перечислять последние 150 рублей в фонд спасения больного ребёнка, подбирать на улице не нужного в квартире бездомного пса, подавать нищему? Вид чужого страдания! Никакие разумные доводы, что это может быть " разводилово", не заботят нас. Но всё же: легко проявлять доброту и считать себя добрым во времена, когда добрым быть модно! Эти бесконечные волонтёрские акции, флешмобы, телемарафоны напоказ, рекламирующие наши добрые поступки, призывающие восхищаться, что «не умер Бог в душе людей»… А чем мы хуже, дай-ка и мы кинем свою лепту в этот общий то ли восторг, то ли психоз … Конечно, это здорово – отдать хотя бы 150 рублей: с миру по нитке, голому – операция на сердце. Это хорошо, никто не спорит! От нас не убудет. Но добро ли это или кусочек мяса для нашей уснувшей совести? Настоящая доброта в том, чтобы в нужный момент быть готовым отдать последнее, даже если это последнее – твоя свобода и твоя жизнь...

Однажды, на заре девяностых, увидела телепередачу об одном известном человеке, который средства от своих выступлений на концертах перечислял в детские дома. Овации, восхваления и лоснящееся от удовольствия лицо «благотворителя» резали слух и глаз. Однако, поддавшись общему порыву восхищения, а также таланту, и я была в восторге – ах, какой молодец! Но ещё спустя полгода, встретилась с бизнесменом, «крышей» которого и был вышеупомянутый артист, благополучно наладивший службу рекета в те «лихие» годы.

В этой связи вспоминаются выводы Дежкина: добро совершают скромные люди, они не хотят быть заметными, им неудобно. Доброта на станет афишировать себя. "Поэтому добро маскируется под небольшое зло. Добро великодушно и застенчиво и старается скрыть свои добрые мотивы, снижает их, маскирует под морально-отрицательные. Или под нейтральные. "Эта услуга не стоит благодарности, чепуха". "Эта вещь лишнее место занимала, я не знал, куда ее деть". "Не заблуждайтесь, я не настолько сентиментален, я страшно жаден, скуп, а это получилось случайно, накатила блажь. Берите скорей, пока не раздумал". Жизненные наблюдения показывают, что это действительно так.

Так и герои романа – люди, творящие добро, несмотря на грозящую им опасность, не считают себя особенными. Фёдор Иванович ставит на карту всё: своё высокое положение в науке, карьеру, расположение к себе лже-академика Рядно, свою свободу. Его цель – сохранить новый сорт картофеля, не допустить, чтобы он достался Рядно, иначе лженаука приобретёт неоспоримые доказательства своей истинности. Его учитель академик Посошков ради того, чтобы спасти доктора Стригалёва от смерти в тюрьме, на всемирном симпозиуме открыто заявляет о существовании нового морозоустойчивого сорта картофеля и об авторстве Стригалёва. Он понимает, что будет арестован за своё выступление, но страдание за несправедливо униженную науку, за судьбу настоящего учёного побуждают его к решительным действиям. Стригалёв умирает в тюрьме, даже не дождавшись этапирования, но его сорт не достаётся Рядно, в этом и заключается победа Посошкова, но какой ценой! Ценой жизни: он покончил с собой, зная, что не выдержит пыток во время допроса.

Во время тотального обмана, глобальной подозрительности и невежества, когда доносы и лжесвидетельства приравнивались к подвигам, добро и зло как будто поменялись местами. Страшное время, но разве не в самые жуткие годы проявляется у людей истинная, а не показная, «на публику» доброта? Вот и полковник НКВД Свешников, который, казалось бы, стоит на защите интересов того, тоталитарного, режима, оказывается добрым и милосердным не только к тем, кто действительно этого заслуживает в силу какой-то своей особой миссии (сохранить настоящую науку, например), но и к совершенно безалаберному балаболу и бабнику Кеше Кондакову. Кондаков, по мнению Порфирия Петровича, талантливый поэт, а талант должен жить и творить. «Такой был гигант, а на каком-то поэтишке погорел», - так или примерно так рассуждает его антипод Ассикритов, испытывающий особое удовольствие при допросе очередного «врага народа». Олицетворение зла, маскирующегося под добро. Кондаков, который проболтался в камере о том, что Свешников порвал его крамольные стихи, вышел живым, а вот полковнику не удалось…

Мотив святости, избранности звучит на протяжение всего романа по отношению к Дежкину, Посошкову, Стригалёву, Свешникву, Елене Блажко. «Раненные отравленной шпагой» - так говорит о себе и своих товарищах Дежкин. Символ обречённости и неотвратимости судьбы.

Добро, по мнению Дудинцева – понятие безусловное, оно существует вне времени и вне истории. И это понятие абсолютное, в основе которого лежит сначала страдание, боль за другого человека, желание помочь, избавить от страдания. Думаю, никто лучше Дудинцева об этом в современной литературе не сказал… Сказал он также о том, что когда-нибудь со зла обязательно срываются маски, и оно предстаёт перед всеми в обнажённом, беззащитном и жалком виде. Но об этом – в другом эссе.